Васильев повел челюстью.
— Что вы наговорили родным?
— Мононуклеоз. Винницкий на ходу придумал — оказалось, очень удачно. И серьезно, и не смертельно, и понятно, почему не пускают родителей.
— А почему он в ведомственном госпитале?
— Вы побеспокоились и устроили.
— Понятно. А как объяснить, что пустили меня?
— Вы же болели, у вас иммунитет, — Габриэлян поднял брови.
Васильев поморщился. Из головы вон. Он и правда болел, подростком. И иммунитет был. И сестра о том знает — у него эта мерзость проходила в тяжелой форме, с осложнениями на печень и прочими неприятностями. И потом еще месяца три еле руками-ногами шевелил. От мытья посуды уставал. Забудешь такое. Замечательная работа. Если не считать того, что у племянника на месте лица — блин, на месте глаза — дыра, и все остальное тоже не лучше…
— Как вышло, что вы его упустили?
— Когда за ним пришли под видом санитарного кордона, он дал желтый сигнал, а не красный. Промедлили. А в нашем деле промедление — сами знаете…
— Знаю. Кто это был?
— Если кратко: мои личные враги. Используя служебное положение в личных опять-таки целях. Как обычно. К сожалению, рекламацию я подать не могу. А вызывать старших в чине советников мне все-таки по табели не положено.
— В чине советников? — Васильев прищурился, поморщился… наверное, вспомнил утренние новости. — Хорошо, что я тебе уже врезал. Если бы тогда сдержался — сейчас бы шею свернул.
— Вы не так плохо меня учили… — улыбнулся пострадавший. — Кстати, есть шанс, что в прошлый раз это тоже был он.
Васильев скрипнул зубами. Регистрация на рейс заканчивалась через восемь минут.
— Я что-нибудь еще должен знать?
— Да. Его вытаскивали не мы. Его вытаскивали совсем другие люди, которые за ним с некоторых пор присматривали. Оказав ему первую помощь, они предложили ему уйти. Из системы, я имею в виду. Совсем. Я знал. Меня предупредили и я это санкционировал. Если вы всерьез хотите свернуть мне шею, у вас теперь есть возможность это сделать.
Васильев покачал головой.
— Олег, как я понимаю, отказался… в резкой форме.
— Нет. В очень вежливой.
— А ты, конечно, предложил ему выбирать самому…
— Конечно.
— Мудак, — Васильев отвернулся и зашел за стойку регистрации. Протянул девушке билет и удостоверение личности. Габриэлян не стал ждать, пока Васильев войдет в коридор терминала. Нужно было пойти в туалет и посмотреть, что с лицом. Попросить в баре лед. И разобраться со свежей посылкой от инсургентов. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то это — последний выдох господина Ли. Лучше бы они прислали самого господина Ли, у него внутри наверняка было много больше того, что они выкопали… но с паршивой дороги хоть дорожный знак. Господина Ли нельзя было оставлять локальной СБ после того как он понял, что Олега выручали не свои. А организовать перевозку в Москву было бы сложно даже при поддержке Короля — уж очень большой шум поднялся в регионе, когда обнаружили угон машины СЗО. Не бандеролью же пересылать господина шпиона — Габриэлян вошел в туалет, посмотрелся в зеркало над умывальниками. Да, скорость у учителя уже не та, но силушка по-прежнему есть. Проверил пиджак — нет, кровь не попала никуда, падение на стойку регистрации тоже не отразилось… Только лицо. С таким лицом можно работать семафором. Только нужен еще один синяк. Зеленый. Видимо, придется им с Олегом работать в паре. Хорошо, что он перехватил Васильева сам — теперь тот успокоится и перед мальчиком не сорвется.
Когда Габриэлян сидел в баре, прикладывая к лицу лед, потягивая ром-колу и читая лунную почту (файл пришел уже в виде текстовой расшифровки, надо же) — объявили о посадке рейса «Саратов-Москва».
Габриэлян допил и зашагал обратно к стойке — встречать Короля.
Король не брал с собой багажа — да и кто брал бы, отправляясь в двухдневную командировку? — поэтому в зал вышел быстро. На миг тормознулся, увидев украшение на лице начальника.
— Васильева провожал, что ли?
— Его, — кивнул Габриэлян. — Как поживает корнет?
— Поживает, — хмыкнул Король. — Что попишешь — молодёжь. Не задушишь, не убьёшь. Родители все проглотили, масочку для свиданий с мамой по комму я ему сделал — хорошая масочка. Может, и тебе сделать? Как ты в Управление с этой гулей покажешься?
— И не с такими показывался, — сели в машину, расплатились за стоянку, отъехали.
— А господин Левый Министр, оказывается, мелочный поц, — сказал Миша, когда машина вышла на разворот к кольцевой. — Не ожидал.
— Он не мелочный, — Габриэлян свернул на эстакаду. — Он суеверный. Я тут посмотрел твои данные по региону. Господин Ли у нас нигде не проходит. Точнее, проходит только как лицо, подлежащее ежегодной проверке, иммигрант из Северного Казахстана. Провалить прекрасно законспирированного агента только ради того, чтобы воткнуть мне шпильку? Это не мелочность.
— Это транжирство дурацкое. Вспомни мальчика в Аахене, про которого ты мне рассказывал…
— Я его прекрасно помню, Миша. Рефлексы. В господине Уэмуре взыграли очень старые рефлексы. И вот теперь я это сопоставил с тем, до чего зимой додумался Олег. А rex trojanorum тоже понял — потому что получил ключевую информацию.
— Так эта художественная инсталляция на берегу… — сообразил Король.
— Да.
— Свиньи вы необрезанные. С зимы они знали — и ничего не говорили.
— Ничего мы с зимы не знали. Это была красивая гипотеза, не больше. Я посадил мальчика ее копать просто чтоб ему было чем заняться. А вот теперь это не гипотеза. Теперь это твердые факты. И мы с ними будем работать. Потому что господина Уэмуру нам, Миша, придется убивать. Нам или им. В течение ближайших двух лет. И убивать так, чтобы Аахен не только принял такое развитие событий, но и не решил, что мы слишком выросли… Ничего задачка?
— Ничего…
— Есть еще один интереснейший момент. Карьеру свою господин Ли начинал в Шанхае. Ее там все начинают, но молодой агент то ли не понравился кому-то, то ли это было стандартное задание для неоперившихся…
— Его решили спробовать на Тартаковском?
— Вроде того. Есть там такой полулегендарный персонаж — епископ Максим Такаги. Господина Ли он и засыпал. Он всех засыпал, кто пытался внедриться в христианское подполье на Дальнем Востоке.
— Эмпат высокого уровня? Данпил? Или просто наш человек?
— Не знаю.
— Ты что, думаешь, что он пойдет на контакт с Кесселем?
— Я думаю… сколько они еще будут терпеть это подполье. И чем дольше я думаю, тем больше мне кажется, что недолго.
— «Они» — это кто? Японцы?
— И китайцы. И сибиряки. Там очень интересное место. Для Китая — ворота в мир. Для Японии — ворота в Китай. Для Сибири — треть импортно-экспортной торговли. Постоянная толкотня интересов. И господин Такаги умудрялся на всем этом как-то балансировать пятнадцать лет. На корейской общине… там очень много христиан. Еще с первой японской оккупации — много. На местных условиях, которые не очень располагают к вмешательству в чужие дела. Этого не любят ни местные кланы, ни местная организованная преступность. Но все это — до первого толчка, до первого серьезного столкновения.
— И ты думаешь, что это будет скоро?
— Думаю, да. Аахену немножко надоел внеблоковый статус Китая. И еще они считают, что эта часть материка свяжет господину Уэмуре руки надолго…
— Однако… — Король умолк, переваривая сведения. Он был хороший оперативник, но привычки мыслить глобально за ним не водилось, о чем он сам прекрасно знал.
…Машина нырнула в тоннель, обозначенный «только для служебного транспорта» и через две минуты остановилась на подземной стоянке Управления. Габриэлян и Король уже не просто позволили сержанту Внешней Охраны проверить свои чипы, но предъявили удостоверения. Их здесь знали как облупленных, но порядок есть порядок.
Они поднялись на лифте в холл, и дежурный, второй раз проверивший удостоверения и чипы, сообщил:
— Вадим Арович, вам пакет.
Габриэлян слегка удивился. Никакого пакета он не ждал. В Управление он пришел за ежедневной сводкой для Аркадия Петровича. Сводку можно было перегнать и по внутренней связи, но, опять же, порядок есть порядок: референт приходит и забирает ее у начальника аналитического отдела лично. А «снаружи» вроде ничего не должно было прийти.